О поэзии Цветаевой и Голгофе творчества

22 и 23 апреля в ИГУМО проходили Дни современного искусства – Days of Contemporary Art (DOCA). Тема фестиваля в этом году была обозначена как «многомирамало». В рамках программы DOCA Инга Фархатова, кандидат филологических наук, профессор, директор Центра культуры и духовно-нравственного развития личности ИГУМО, прочла лекцию о творчестве великого поэта Марины Цветаевой.

Журналист Евразийского женского сообщества побеседовала с очаровательной Ингой Фархатовной и выяснила, как спасти духовность нации и почему нужно перечитывать Марину Цветаеву и не забывать про песни Сергея Шнурова.

– Инга Фархатовна, как лекция о Марине Цветаевой перекликается с названием DOCA – «многомирамало»?

– Мне кажется, вся жизнь Цветаевой доказывает, что ей было мало этого мира. Любому творящему человеку и жизни бывает мало, и времени. А творить – это не обязательно писать стихи, картины или создавать музыку. Человек, в котором есть искра творчества, творит каждый свой день. И мне кажется, нам всегда мало тех впечатлений, которые мы получаем. На мой взгляд, так вообще надо жить.

– Как Вы считаете, как за 100 лет видоизменилась женская поэзия?

– Я не думаю, что существует поэзия женская и мужская. Есть настоящая поэзия и не поэзия. Ни Ахматова, ни Цветаева не признавали слова «поэтесса». Только «поэт». Мне самой никогда не нравился термин «женская поэзия». Допустим, Белла Ахмадулина – она разве женский поэт? Она просто поэт, она большой поэт.

Я думаю, что изменилась поэзия в целом, так как изменилось время. Жизнь стала более быстрой, появились новые рифмы. Но, как мне кажется, истинная поэзия вечна. Из поколения в поколение переходят вопросы, к которым обращаются поэты. Может меняться форма, но суть содержания всегда одна.

– Когда читаешь Цветаеву, поражаешься ее лексике. Хочется подражать. Но в наше время, когда в обиходе слова «интернет» и «соцсети», это кажется не совсем уместным. Можно ли в этом положении писать великие стихотворения?

– Поэзия Цветаевой безумно современна – неслучайно ее стихи кладут в основу песен. Есть язык бытовой, есть бизнес-язык и есть язык поэзии. Это все маски, которые носят люди. Наверное, если мы в свою жизнь введем язык интернета, то потеряем такое богатство, как настоящий русский язык. Мне кажется, всему должно быть свое время и место. Но настоящий поэт и слово «интернет» сможет вписать в свои творения. Для большого поэта не слова занимают главное место, а смысл. Нерв стиха или есть, или нет.

– Ходасевич считал, что поэзия Цветаевой стремится стать дневником. Вы с этим согласны?

– Да, вы знаете, поэзия Цветаевой – это абсолютно интимная история. Это отражение ее собственных переживаний и мук. Знаменитые ее стихотворения о любви почти всегда обращены к конкретному человеку. Но много ли Вы вспомните поэтов, у которых поэзия не является интимным дневником? Собственно, произведения прозаиков – это тоже отражение их «я». Недаром лирика – это повествование о переживаниях души. А у Пушкина, а у Лермонтова разве было не так? 

– На рубеже веков люди часто ощущают катастрофичность бытия, в поэзии Серебряного века это явно прослеживается. По Вашему мнению, как рубеж XX и XXI веков отразился на нашей современной поэзии?

– Каждая историческая эпоха чем-то характеризуется. Рубеж XIX–XX веков был связан с философией декаданса, упадка. Признаки декаданса совершенно очевидны и в нашей сегодняшней жизни, но когда мы сморим на наследие Серебряного века, трудно поверить, что это декаданс. (Улыбается.) Однако сложно судить, насколько современная нам литература будет востребована в веках. Например, сейчас у всех на устах имя Веры Полозковой, и я думаю, что она очень талантлива, но прогнозов по поводу ее творчества делать не могу. И хотя я пытаюсь быть в курсе литературных новинок, у меня нет любимого современного поэта.

В нашей стране поэзия сейчас не востребована. И, к сожалению, мы стали не очень требовательны к качеству литературных произведений. Может быть, виной всему не отсутствие талантов, а само время, когда интерес к литературе в целом незначителен. Хотя я знаю, что рано или поздно это изменится. Душа, как и тело, тоже должна иметь какую-то подпитку. Думаю, что все впереди. 

– Если литература не востребована, то что тогда? Какой вид искусства Вы бы отметили как искусство «первой гильдии»?

– Наверное, я грустную вещь сейчас скажу – никакое. К сожалению, сегодня мы очень мало внимания уделяем эстетической стороне воспитания не только себя, но и нового поколения. В погоне за сиюминутностью жизни и наслаждений мы забываем о духовном. И хотя у нас огромные очереди в музеи, что впечатляет, не стоит забывать, что это только в Москве и Санкт-Петербурге. А это совсем небольшое количество людей, не говоря уже о том, что многие приходят в музей не ради того, чтобы увидеть полотна, а чтобы потом сказать, что они там были. Вот тут как песню Шнура не вспомнить? 

Но то музеи, а литература – это запечатленная в художественных произведениях история нашей жизни. И если мы не будем знать литературу, то не будем знать свое прошлое. А человек, не имеющий прошлого, не имеет будущего, это дерево без корней. Не все взрослые это понимают. Я недавно была потрясена, когда узнала, что Евтушенко преподавал в США в университете по нефтепереработке. Я задала себе вопрос: «Как это может быть? В Америке на курсы русской литературы в университете по нефтепереработке записываются толпы людей. А у нас?» Чтобы как-то спасать нашу духовность, я бы ввела чтение курсов истории литературы на всех дисциплинах. Не потому что я фанатик – я просто знаю, что в этом спасение, я в этом убеждена. Например, знаменитый Царскосельский лицей… Понятно, Пушкин был безумно одарен, но откуда его окружение? И ведь их готовили стать чиновниками и военными, а учили чему? Учили литературе и умению писать стихи. Без этого нельзя.

– Как Вы считаете, поэзия – это вдохновение или каторжный труд?

– Я думаю, что нет никакого таланта без труда. На самом деле, когда кто-то говорит: «Ой, мне на ум пришли стихи, и я их просто записал», я думаю, это не совсем правда. Существует Голгофа творчества. Это адский труд. Я уверена, что Вы когда-то писали стихи. Не может быть, что не писали. И Вы работаете, все получается передать, но вдруг одно слово – его нет. Боже мой… это мука! Все есть – одного слова нет. Думаю, что поэзия – это синтез вдохновения и труда. Любой талант можно загубить, если не трудиться.

– Меня в процессе написания стихотворений не покидает чувство стыда. И пишешь будто не для современников, а для великих поэтов, которые нас уже покинули, и перед ними неловко.

– Неправда. Это мы немножко лукавим. Каждый человек, который что-то написал, хочет, чтобы его оценили современники и потомки.

– Кроме Кафки.

– Да тоже лукавил! Это своего рода кокетство, а может быть, опаска – вдруг не понравится. Не понравилось – а я и не для вас все это писал!

У меня тоже есть стихи (у кого их нет!), и я, естественно, никому их не показываю, кроме самых близких. Знаете почему? Я стесняюсь. Кажется, на фоне того, что уже сделано, твое как-то безумно мелко и никому не нужно. И тут я хочу сказать, во-первых, можешь не писать – не пиши. Во-вторых, мне кажется, это нормально. Чтобы сказать «моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед», надо быть невероятно в этом уверенным, и Цветаева была. Это признак настоящего поэта. А если мы сомневаемся, значит, мы не поэты.

– Это особая храбрость поэта?

– Это понимание. Почему Пушкин сказал нечто подобное? Он настолько хорошо знал поэзию вообще, что мог оценить самого себя. Да, это гениально, он это знал. И Цветаева знала. А раз есть смущение, значит, тоже можем оценить и тоже понимаем, что еще не то, еще рано.

Агата Коровина, информационное агентство Евразийского женского сообщества